Когда места не осталось, и у прицепов подняли борта, стали грузиться по машинам. Много народа влезло в буханку: ехать недалеко, так что трамбовали качественно, по нескольку человек уместилось в нивах, — тоже битком, и целая куча ко мне в уаз. Девять мест превратились в двадцать, и разворачиваясь, я почувствовал как напряжно заурчал мотор. Несмотря на прошедший впереди трактор, колеса проваливались в снег, слегка буксовали, и только выехав на прямую, почувствовалось уверенное сцепление с дорогой.

Пока садились, в машине стало заметно прохладнее. Поэтому я врубил печку на всю, и переключил обдув в салон, впереди оставив только на стёклах. Систему отопления в уазике переделывали не единожды, и в конце концов отказались от стандартной схемы, сделав всё по-простому: на шлангах и хомутах. В оригинале конечно тоже было не особенно сложно, но когда пришлось совмещать систему отопления японца и уазовскую, проявились некоторые конструктивные особенности. Естественно мы со всем справились, и теперь машина грелась легко, салон отапливался полностью, доходя даже до сидений в багажнике.

— Дядя, а это броневик, да? — когда мы въезжали в село, спросил паренёк лет пяти, потянув меня за рукав. На мгновение я даже опешил. За всё время пока люди садились в машину, никто не произнёс ни слова, поэтому вопрос малыша прозвучал особенно резко.

— Практически. Уаз называется. — ответил я мальчугану. Он сидел на коленях у мамы, и та — молодая женщина с остатками макияжа и испуганными глазами, едва не заткнула ему рот рукой.

— Вы так не переживайте. Всё образуется. — как мог успокоил я, представив что сейчас в головах у всех этих людей.

— Мы и не переживаем! — смело, с вызовом пискнула её соседка, лица которой в зеркало я не видел, но судя по голосу тоже не старая.

Судя по всему, она хотела ещё что-то сказать, но закашлялась, посмотрев в окно.

Как раз в этот момент мы повернули, проезжая мимо небольшого участка внутреннего периметра, со всеми его рвами, бетонными вышками, и колючей проволокой.

И хотя никто не произнёс ни слова, я буквально спиной почуял, как напряглись мои пассажиры.

Та что сидела позади меня с ребёнком, зачем-то уткнула его в себя, хотя он явно заинтересовался, особенно когда на нас внимательно посмотрел пулемётчик, её соседка прокашлялась, и странно всхлипнула, а остальные совсем превратились в камень.

Наверное поэтому весь дальнейший путь проделали молча. От поста до школы чуть больше километра, трактора ехали не быстро, обгонять я не стал, и только через несколько минут напряженного молчания, объявил о конечной остановке.

Из машины пассажиры выходили словно на убой. Но когда увидели что их встречают не бородатые мужики с автоматами, а самые обычные, доброжелательные женщины, немного оживились.

Я же, не дожидаясь пока разгрузится основная группа, поехал обратно, и прежде чем перевезли всех попаданцев, успел сделать ещё семь рейсов.

Три раза, включая первый, возил только женщин с детьми, потом пошли мужики. Если смотреть по соотношению, взрослых мужчин было вдвое меньше чем женщин и детей, человек сто пятьдесят, или около того.

И вот с ними было куда проще. Не скажу что особо разговорчивые, но они хотя бы не тряслись, и не истерили.

Если вкратце, а по-другому и не скажешь, все эти люди были пассажирами поезда направлявшегося в столицу нашей родины. Происходило всё как обычно — сели, поехали. В пути кто-то кушал, кто-то готовился ко сну, кто-то просто смотрел в окошко. А ночью поезд неожиданно резко оттормозился, да так лихо, что многие просто повалились на пол.

Полностью отключился свет, потом загорелись тусклые плафоны дежурного освещения, и люди запаниковали. Конечно не сразу, паника накатывала постепенно, и достигла своего апогея к утру, когда рассвело. В вагонах сильно похолодало, связь так и не появилась, и никто ничего не понимал. Проводники молчали, призывали подождать и не волноваться, но в конце концов стихийно возникшие активисты добрались до машиниста и начальника поезда. Те, понимая всю иррациональность произошедшего, юлить не стали, тем более причина остановки и так была налицо. Метрах в тридцати от локомотива рельсы закончились вместе с насыпью, пропали столбы, семафоры, и вообще всё что касалось железной дороги.

Гадали, почему так получилось, не долго. Ответа всё равно не было. На улице зима, в вагонах холодно, топлива надолго не хватит, поэтому сориентировавшись по карте, и найдя там ближайший населенный пункт, — расположенный в двадцати километрах город, приняли решение самостоятельно идти туда.

И ладно хоть все не попёрлись, разведку отправили, которая, вернувшись, сообщила что города нет. И вообще ничего нет. Никаких признаков цивилизации.

Но отчаиваться всё равно не стали, хотя уже поняли, что конкретно влипли. Выбрали сразу три точки на карте, и отправили туда три группы. Две вхолостую, а одна вышла на нас, выручил блестевший на солнце купол церкви. Решив не терять времени, близко подходить разведчики не стали, и вернувшись, доложили о результатах. Там посовещались, переночевали, и собравшись в колонну, выдвинулись с раннего утра.

Шли долго. Бездорожье и большое количество детей не давали держать нормальный темп. Поэтому за день дойти не успели, но надолго останавливаться не стали, а перекусив остатками еды, продолжили движение.

Шли всю ночь, и к утру уже едва держались на ногах. Но когда рассвело и они увидели посёлок, то даже ускорились. Впереди замаячило спасение.

Расспрашивать дальше я не стал, понимая что люди устали, и им надо отдохнуть. Да и, в общих чертах, оно всё как бы понятно. Ехали в Москву, а приехали хрен пойми куда.

А в школе в это время экстренно топили печи, стаскивали матрасы и одеяла, готовили пищу. Глядя на всё прибывающую толпу я даже засомневался что они все поместятся. Спортзал, несколько кабинетов, часть рекреации. Повсюду находились люди. Сидели, стояли, лежали. Все в верхней одежде, температура хоть и плюсовая, но до комнатной так быстро школу не протопить, поэтому пока только так, по-зимнему.

Наши тоже прониклись. Со всех сторон тащили еду и вкусняшки детям; кто банку варенья, кто сушёные ягоды, кто самодельные конфеты. Мне даже показалось, что навалившаяся, в последнее время, на жителей села «чуждость», куда-то подевалась. Те кто ещё вчера разговаривали друг с другом сквозь зубы, сегодня работали рука об руку, и преспокойно общались. Наверное правильно говорят — горе сближает. Даже пусть и не своё, чужое.

А люди эти горевали. Кто-то молча, кто-то в голос. Но как бы там ни было, я не видел ни одного, хоть сколько-то довольного лица. Многие отказывались верить в навалившуюся действительность, и придумывали какие-то дурацкие теории, мучали телефоны, и даже зачем-то выходили смотреть на небо.

И оно вполне понятно. Это мы провалились сюда с семьями и домами. Практически полноценными ячейками общества. А у этих несчастных всё было иначе. У кого муж там остался, у кого жена, у многих родители и дети. Люди уезжали в столицу на празднование нового года, и оказаться в параллельном мире явно не ожидали.

Но, как бы там ни было, реальность оставалась реальностью. — Им нужно было где-то жить, что-то кушать и чем-то заниматься.

— Простите... — ко мне подошёл худощавый юноша с характерной студенческой внешностью.

— Да? — глядя на его смущенную физиономию, я машинально прикинул — получится из него боец, или не получится.

— Вы не знаете что здесь происходит, и когда это всё закончится? У меня сессия, я не могу опоздать... — внезапно выдал он, вгоняя меня в ступор.

— Э-э... Даже не знаю что и сказать тебе, дружище... Ты пойди посиди пока где-нибудь, скоро кормить будут, а там глядишь и рассосется как-то... — по-отечески похлопал я его по плечу, абсолютно не желая брать на себя роль психиатра.

Серьёзно посмотрев на меня, он кивнул, и неуверенно поплёлся куда-то в сторону выхода. Сбежать конечно не сбежит, за периметр его не выпустят, сейчас с этим строго, но вот из школы драпануть вполне может. Но это не страшно, побродит по колхозу, на людей поглядит, проветрится, глядишь и осознает что-то. Я бы осознал на его месте. Деваться-то некуда...